В конце 80-х в журнале Ровесник вышло несколько публикаций, посвящённых Эрнесто Че Геваре. Одно из писем написал Коля.
Я помню начало 80-х.
Помню пьяных парней, стреляющих мелочь около школы. Помню, как в
актовом зале под шутовские аплодисменты старшеклассников телевизор
транслировал открытие XXVI съезда, Помню, как душным олимпийским летом
захлебывался («голосами» приемник
«ВЭФ»: восстание в Польше! Помню, как
мне сказали - умер Высоцкий. Помню напечатанное в "Правде" заявление
правительства ДРА в начале 1980 года. Помню, как гнали на юг на глазах
изумленных мальчишек военные эшелоны.
Помню Че Гевару.
Где и когда впервые услышал имя - забыл. Может
быть, с диска "Гренады".
Как будто ты вместе с нами
Идешь вперед, как и прежде.
Был вождем ты и надеждой,
А теперь ты - наше знамя.
Я тогда еще не знал ничего, но чувствовал, как непохожа на эту та жизнь
- с дымом костров, с дорогами через сельву, с оружием в
руках. Те люди,
думал я, знали, что делать и за что умирать. Их революция, яркая и
чистая, поразила меня. А символом революции был Че.
Я хотел читать, но нашел так мало..., Пытался учить испанский.
Итальянский фильм, снабженный в периферийном кинотеатре
сногсшибательной рекламой ("...чтобы узнать планы врага, Че
Гевара
пробирается в лагерь рейнджеров..."), мне понравился.
Образ красивого и сурового партизана в черном берете вошел в мою жизнь
с портретов и из книг. Я влюбился в его родину - Америку,
которая не
была и не будет Америкой Соединенных Штатов.
У меня есть друг. Тогда мы спорили до хрипоты. Он первым сказал
«гниль». "Все гниет, все! -
кричал он.- Неужели ты не видишь?" Нет, я
видел, но... Ну ладно, думал я, пусть здесь плохо и никто не верит ни
во что, и все устали, но ведь должен же быть где-то тот блистающий мир,
который построил наш народ за 60 с лишним лет!
Позже я понял, что мир, который построили,- это тот, в
котором мы живем.
Не было героев в отечестве.
Че спас меня.
Он помог сохранить в те страшные годы массового одиночества пусть
наивную, детскую, но все же веру в светлое в человеке и в то, что
сегодня все-таки новый день, а не тот, который был вчера. Сейчас это в
самом деле так, а тогда...
Дыхание Внешнего Мира, огромного, залитого кровью и застланного дымом
войн, дыхание, процеженное и отфильтрованное телеэкранами, все же
доходило до нас. Страдания, голод и горе, с которыми ежедневно
сталкивается большинство населения планеты, увы, не воспринимались и не
воспринимаются здесь, в Союзе, как реальность. Но тем, кто оказался
способен представить себе Это, какими ничтожными начинали казаться наши "местные" проблемы! Да и что мы знали тогда о них,
о проблемах наших?
Че не был для меня ни политиком, ни военным. Он был романтиком, который
искал свою звезду, подобно Хоакину Мурьете. Потом я прочел о его
последних днях и понял, что он ошибался кое в чем. Да, ошибался и
заплатил за это собственной жизнью. Что вам еще надо?
Нет, говорили мне, твой Гевара - авантюрист. Экспорт
революции и все
такое прочее. Да и вообще у него было две жены. И вся твоя
революционность, продолжали эти люди, впрочем, как и его происходит от
комплексов. Для тебя Гевара все равно что наркотик. Ты не хочешь менять
то, что вокруг, ты хочешь сбежать отсюда. Одни отращивают волосы,
другие бреют, а у тебя вот - Че Г евара.
Я обижался. Но сегодня вижу, что отчасти они были правы.
Я не то что не хотел ничего изменить - хотел, но не знал как.
Меня
окружала стена, как и многих, и многие бились до крови об эти
прозрачные стены, а еще больше людей приспособились и затихли.
Но я знал, что Революция продолжается. Революция наступала в горах
Сальвадора, в африканском буше, на баррикадах Сантьяго. Я это знал, и,
наверное, потому мне удалось обойти стену почти без потерь. Че был
лучом света, пробившим плотное серое небо над Москвой.
Как-то раз я нацепил значок с эмблемой чилийского сопротивления. "Ты,
наверное, псих, - сказали мне. - Панк - это понятно, но
чилиец?!"
Постепенно нашлись люди, примерно такие же сумасшедшие, как я. Мы
старались помочь им - тем, кто делал Революцию. Работа шла
туго. Часто
нас не понимали не только советские, но и те, ради кого мы все это
затеяли. Было очень горько.
"Вероятно, мы делаем что-то не так?" -
начали размышлять мы, и тут
грянула гласность.
Многое изменилось.
Мы поняли, что наша страна ни в какой своей части не является раем
земным, где тишь и благодать, и не имеет шансов стать таковой в
обозримом будущем. Поняли, что ходим по костям расстрелянных,
замученных, раздавленных чудовищной машиной репрессий, рядом с
которой бледнеют стадионы Пиночета и казематы Стресснера. Поняли, что
живем среди народа, который приучили молчать и выполнять приказы. И мы
поняли наконец, что на нас смотрит вся планета и что судьба Революции
решается не в Сантьяго или Гаване, а в Москве.
А Че?
Че - это контакт, замыкающий цепь. Это связь с теми, кто в
горах, в
городском подполье, в тюрьмах и лагерях, в рядах демонстраций под
дулами водометов продолжает вечную битву за лучшее будущее для
человечества.
Они там делают свое дело, мы здесь - свое, но цель одна.
"Знаешь, политикой я не занимаюсь,- сказал мне
человек, причисляющий
себя к Системе,- политикой не занимаюсь, но уважаю Гевару. Он
был
бесстрашен. Победить страх - это как раз то, что необходимо
нам сейчас".